| |
Бучинская история осталась спорной только в том, прости за грубость, петушином углу, в который мы загнаны после 24 февраля, и да — пусть военкор Коц доказывает военкору Поддубному, что это не мы, наверняка они друг друга убедят и останутся довольны, но на втором месяце войны граница между людоедом и нелюдоедом проходит уже даже не по «верю/не верю», а «хочу верить/не хочу верить». И вот это «не хочу верить» — оно действительно пронизывает всю историю того криминального насилия, которое в России XXI века совершалось государственными людьми и потом становилось предметом защиты всего государства от пропаганды до судов, когда и замученный в ментовке прохожий, и избитая на митинге девушка, и отравленный или застреленный оппозиционер, и сбитый самолет, и что угодно — все упаковывалось в футляр из взаимоисключающих версий, вся система работала на то, чтобы доказать, что настоящей правды никто не знает, и все крайне мутно, и что покойный был сам виноват, но при этом его никто не трогал. Если говорить о неформальном государственном насилии, то у нас было даже не двадцать, а много больше лет, чтобы убедиться, что в Российской Федерации оно всегда основано на заведомой безнаказанности и круговой поруке. С такими вводными данными — слишком ли сложна задача о поиске виновных в бучинской резне, а если все-таки сложна, контрольный вопрос — что было бы с этими людьми, которых мы видели мертвыми, если бы 24 февраля Владимир Путин проспал до обеда, а потом бы пошел в бассейн, не отдавая никаких приказов и не начиная никаких операций; что было бы с этими людьми, кто убил бы их, да и убили бы их вообще? Когда в арсенале государства — фсиновская швабра, вагнеровская кувалда, омоновская дубинка и чеченский золотой пистолет, стоит ли удивляться, что именно это государство будет первым подозреваемым в любом преступлении на войне, которую к тому же само это государство и развязало; чтобы вас не обвиняли в военных преступлениях, нужно не начинать войну, — неужели это так сложно?
Погрязнуть в войне — это не только зайти в тупик на фронте, или увязнуть в бездорожье, или захлебнуться слезами ежедневных похорон. Украинская война разбудила и поставила в монолитный строй всех разрозненных прежде государственных демонов; все, что ужасало в мирное время — ОВД «Дальний», убийство Немцова, арест Голунова, много чего еще — до 24 февраля можно было воспринимать как эксцессы разной степени ужасности, но в любом случае не как самые характерные черты государственного облика. Было ведь и хорошее, да? Сейчас на этот вопрос уже не ответишь. Вроде бы было, но нельзя сказать определенно. О чем плакали, вспомнить легко, чему улыбались и улыбались ли вообще — черт его знает. Кто-то из киногероев учил, что запоминается только последнее слово, ну вот, видимо, оно и сказано — Буча.
|